|< в начало	<< назад	к содержанию	вперед >>	в конец >|

40. Святой Григорий Назианзин. От идолов к Троице

В продолжение веков были два знаменитых преобразования жизни человеческой, называемые двумя Заветами. Одно вело от идолов к Закону, а другое от Закона к Евангелию. Благовествую и о третьем потрясении — о преставлении от здешнего к тамошнему, непоколебимому и незыблемому. Но и с обоими Заветами произошло одно и то же. Что именно? Они вводились не вдруг, не по первому приему за дело. Для чего же? Нам нужно было знать, что нас не принуждают, а ублажают. Ибо что непроизвольно, то и непрочно, как поток или растение не долго удерживаются силою. Добровольное же и прочнее и надежнее. И первое есть дело употребляющего насилие, а последнее собственно наше. Первое свойственно насильственной власти, а последнее - Божию правосудию. Посему Бог определил, что для нехотящих должно делать добро, но благодетельствовать желающим. Потому Он как детоводитель и врач иные отеческие обычаи отменяет, а другие дозволяет... Ибо не легко переменить, что вошло в обычай и долговременно было уважаемо.

Что же разумею? То, что первый завет, запретив идолов, допустил жертвы¹⁰⁴⁰; а второй, отменив жертвы, не запретил обрезания. Потом, которые однажды согласились на отмененное, те уступили и уступленное, одни — жертвы, другие — обрезание, и стали из язычников иудеями, а из иудеев христианами, будучи увлекаемы к Евангелию постоянными изменениями.

Сему хочу уподобить и богословие, только в противоположном отношении. Ибо там преобразование достигалось чрез отменение. а здесь совершенство - чрез прибавления. Но дело в том, что Ветхий Завет ясно проповедовал Отца, а не с такою ясностью Сына; Новый открыл Сына и дал указания о Божестве Духа; ныне же пребывает с нами Дух, даруя нам яснейшее о Нем познание. Небезопасно было, прежде нежели проповедано Божество Отца, ясно проповедовать Сына, и прежде нежели признан Сын (выражусь несколько смело), обременять нас проповедию о Духе Святом и подвергать опасности утратить последние силы, как бывает с людьми, которые обременены пищею, принятою не в меру, или слабое еще зрение устремляют на солнечный свет. Надлежало же. чтобы Троичный свет озарял просветляемых постепенными прибавлениями, как говорит Давид, восхождениями (Пс. 83, 6), поступлениями от славы в славу и преуспеяниями...

Видишь постепенно возсиявающие нам озарения, и тот порядок Богословия, который и нам лучше соблюдать, не все вдруг высказывая и не до конца скрывая; ибо первое неосторожно, а последнее безбожно; и одним можно поразить чужих, а другим отчуждить своих. Присовокуплю к сказанному и то, что хотя, может быть, и приходило уже на мысль и другим, однако ж почитаю плодом собственного ума. У Спасителя и после того, как многое проповедал Он ученикам, было еще нечто, чего, как сам Он говорил, ученики (может быть, по причинам выше мною изложенным) не могли тогда вместить (Ин. 16, 12) и что по сему самому скрывал Он от них. И еще Спаситель говорил, что будем всему научены снисшедшим Духом (Ин. 16, 13). Сюда-то отношу я и самое Божество Духа, ясно открытое впоследствии, когда уже ведение сие сделалось благовременным и удобовместимым по прославлении Спасителя¹⁰⁴¹.

(Слово 31, о богословии пятое, о Святом Духе) Творения Григория Богослова, т. I, 457-459 (русское издание прошлого века)

41. Шарль Мьель, S.J.(1934) Человек достиг совершеннолетия

...Не будем строить иллюзий. Конечно, выглядит католическая система, если так можно сказать, хорошо. Она крепко стоит на ногах, она на ходу. Однако я не думаю, что мы что-то выиграем, если будем скрывать перед другими и собой основную необычность искупительной экономии. Напротив, мы выгадаем, если четко осознаем ее. Нам следует сказать себе, что мы, действительно верующие католики, сегодня, как и раньше, со стороны представляем собой людей, допускающих поразительные вещи. Не следует удивляться и, тем более, тревожиться, когда кое-кто смотрит на нас с изумлением и при случае спрашивает: «И вы искренне верите во все это?» Это в порядке вещей. Книга, наделавшая немало шума лет тридцать тому назад и вызвавшая лишь улыбку на устах искушенных людей, ибо есть немало нелепого уже в том, чтобы самим заглавием книги возвещать о себе как носителе современного сознания, — эта книга в общем не родила ничего, кроме нескольких новых аргументов для опровержения христианства как недопустимого безумия. Но не следовало ни удивляться, ни поддаваться панике. Павел понял это с первых же дней. Ибо у него-то как раз и было современное сознание своей эпохи. Понял и сказал, что перед Крестом сознание это скажет: безумие.

И он — тот, кого Ренан назвал «безобразным еврейчиком», — отправился на проповедь этого безумия. Он отправился и весьма искушенным и воодушевленным, говоря себе о своих будущих слушателях: «По человечески они не должны были бы меня слушать. Однако они слушают!» И они действительно слушали его. Ибо то, что было безумием у людей, было в то же время мудростью у Господа! И эта мудрость Божия, дабы ей быть усвоенной, обрела опору в человеческом сознании. Какую же? А вот. В ней заключается великая идея Павла.

Мир, конечно же, испорчен. Но что за дело до мерзостей мира! Ибо как раз в глубине этой пропасти созревает желание, поднимается зов, раздается крик: «Кто избавит нас от самих себя!» По Павлу, и это великолепная его находка, мир будет внимать Благой Вести. Почему? Потому что он не ребенок. Он достиг совершеннолетия. Именно совершеннолетия. О, не потому, что он стал силен, но потому, что он знает, мыслит, организует! Все это, правда, можно делать и оставаться, однако, ребенком. Он достиг совершеннолетия, потому что, бедный сердцем и нищий душой, он знает свою нищету и не может найти средства от нее. Вот удивительная истина, никогда не тускнеющая. Да, господа, в каждой индивидуальной судьбе нет ли такого момента, когда ребенок становится взрослым? Вы думаете, ваша мужественность начинается с того дня, когда насилием, бунтом или каким-либо превосходством вы самоутвердились перед другими и самим собой? Да полно вам; во всем этом еще столько ребяческого. На самом деле именно тогда достигаем мы совершеннолетия, когда, пройдя через внутреннее поражение, охваченные бессилием, мы скажем наконец: «Бедный я человек, Господи, избавь меня от меня самого!» И только в это мгновение, в момент подлинного смирения кончается детство. Человек достигает совершеннолетия. И тогда христианское безумие Божие может войти в нас: мы не усмехнемся и не слукавим перед ним, мы созрели, чтобы постичь его высшую мудрость.

Careme de Saint-Joseph de Marseille. 1927. Четвертая Конференция¹⁰⁴²

42. Святой Лев. Всеобщее таинство спасения

Пусть же умолкнут жалобы тех, кто возносит свой нечестивый ропот на Провидение Божие, сетуя на отсрочку Рождества Спасителя, как если бы века предшествующие не имели бы никакого участия в том, что сделалось в конце мира. Воплощение Слова, совершилось оно или еще нет, так или иначе возымело свое действие, и таинство спасения людей не миновало ни одной из древних эпох. Его проповедовали Апостолы, возвещали уже Пророки, и не было слишком поздним исполнением тайны сей, ибо всегда была обращена к ней вера. Но премудрость и благость Божия спасительной этой отсрочкой одарила нас способностью отвечать на ее зов: ибо то, что было возвещено столькими знаменьями, столькими голосами и столькими тайнами в течение стольких веков, во дни Евангелия не могло уже оставаться полусокрытым; и рождение Спасителя, что должно было стать удивительнее всяких чудес и превзойти всякую меру понимания человеческого, тем более стойкую порождает в нас веру, чем древнее пророчества ей предшествовали, и чем они обновлялись.

И потому не в силу внезапного решения или запоздалого милосердия Бог позаботился о делах человеческих, но с начала мира установил Он одно и то же средство всеобщего спасения. Ибо благодарность Божия, коей всегда был освящен весь сонм святых, лишь возросла при рождении Христовом, но не возникла ниоткуда; и тайна великого Его милосердия, коей и доныне полон мир, была столь же мощно явлена в образах, что те, кто поверил ее обетованиям, были не менее причастны ей, нежели те, кто позднее получил ее в дар.

3-я проповедь на Рождество, n.4 (P.L. 54, 202)¹⁰⁴³

43. Святой Иларий. Бог созидает и сохраняет Град Свой

Бог избрал Сион для Своего пребывания, отдохновения Своего. Но вот Сион разрушен. Где же окажется вечный престол Господень? Где место вечного покоя? Где храм, в коем Он мог бы обитать? «Разве вы не знаете, — говорит Апостол, — что вы храм Божий, и Дух Божий живет в вас». Таков этот дом, таков этот град, который, по словам Пророка, свят и удивителен правдой.

Бог, стало быть, должен возвести жилище Свое. Фундаментом ему должны служить Пророки и Апостолы, высящиеся стены должны быть сделаны из камней живых, краеугольный Камень должен придать ему равновесие. Строить его нужно с помощью крепко подогнанных материалов, и строить до тех пор, пока не достигнет оно роста Мужа совершенного, меры Тела Христова. Милость и красота даров духовных должны составить ее украшение. Ныне Израиль пленен, но когда войдет полное число язычников, он продолжит созидание дома. Тогда по умножении трудов этот дом окажется множеством домов, он станет Градом великим и славным.

Град сей, коего Господь сделался бдительным стражем, созидался уже тогда, когда Он хранил Авраама в его странствиях, когда Он уберег Исаака от принесения в жертву, когда Он призвал к власти проданного Иосифа, когда Он укреплял Моисея в его борьбе против Фараона, когда Он избрал Иисуса Навина военачальником, когда Он избавил Давида от всех бед его, когда Он даровал Соломону мудрость, когда Он пребывал с пророками, когда Он восхитил Илию, когда Он избрал Елисея, когда Он питал Даниила, когда Он послал влажный ветер отрокам в печи, когда через ангела известил Он Иосифа о девственном зачатии Марии, когда Он укреплял ее, когда Он послал Иоанна Предтечу, когда Он избрал апостолов, когда Он молился Отцу: «Отче святый, соблюди их во имя Твое», когда наконец Он Сам после страстей Своих, обещал вечно пребыть с нами: «И се Я с вами во все дни до скончания века». Таков вечный страж этого блаженного и святого Града, созданного из великого множества, собравшегося воедино, что в каждом из нас созидает град для Бога.

Трактат о псалме 126, n.7-9 (ed. Zingerle, p.617-619)

44. Николай Кузанский. Великий глас Иисусов

Мы имеем Спасителя как всеобщего Посредника, наполняющего Собою все в мире, первенца всякой твари. Сей Иисус с начала мира в спасенных членах Своих заговорил одним голосом, что постепенно возрастал, пока не достиг величайшей силы, когда Он испустил дух.

И этот единственный Голос возглашает, что нет жизни, кроме как в Слове, и что самый мир был изречен Словом, Словом сохранен в своем бытии и возвращен к своему началу. Возврат этот состоит в том, что существа низшие восстановлены каждый на своем месте высшими, и Первый среди всех, Тот, Кто всех возвращает, — Иисус. Никто не может вернуться к блаженству, если не победит своих мерзостей, чтобы стать духовным: если мы хотим вернуться к нашему началу и вкусить радость вечности, то для этого вкусу к чувственному, что привязывает нас ко времени, должны предпочесть мы истину жизни по правде и в чистоте.

Таков сей великий Глас, откликающийся в глубине душ наших, Глас, что звучит в нас словами Пророков, призывающих почитать единого Созидателя, в Коем мы обретаем способность презирать жизнь чувственную. После многовекового звучания, непрерывно возраставшего вплоть до Иоанна, что был гласом вопиющего в пустыне и перстом указал на Господа, Глас сей великий стал плотию, а затем, пройдя через ряд речений, наставлений, чудес, показав, что из всех ужасных вещей самое ужасное — чувственная смерть, — должна быть, избрана ради любви к истине, издав великий крик, Он испустил Дух¹⁰⁴⁴.

Excitationes, 1.3; отрывок из проповеди, произнесенной в Треве в 1443 году на текст: "Jesus autem emissa voce magna expiravit"»

(Opera. ed. de Bale. 1565. p.411-412).

45. Текст, приписываемый Евхерию. Шестой век мира

Бог завершил дело Свое в шесть дней и почил на седьмой. Род человеческий в веке сем проходит через шесть эпох: от Адама до Ноя, от Ноя до Авраама, от Авраама до Давида, от Давида до Вавилонского пленения, а от него до смиренного пришествия Господа нашего Иисуса Христа, наконец, от пришествия Его до конца мира, когда Всевышний придет для суда над ним. День седьмой, день незакатный станет днем покоя святых.

...Шестой век начинается, стало быть, с приходом Христовым. Как на шестой день Адам, первый человек, был образован из праха земного по образу Божию, так в шестой век мира родился второй Адам во плоти от Девы Марии: тот — с душою живою, Этот — с Духом животворящим. И подобно тому, как в этот день была сотворена живая душа, так и в этот век родились те, кто жаждет вечной жизни. И как в день земля произвела различные виды змей и животных, так и в век шестой Церковь рождает различные народы, алчущие жизни вечной, о чем говорит также видение сосуда, показанного Петру. И подобно тому, как в шестой день человек был сотворен мужчиной и женщиной, так и в этот век мира Христос был явлен со Своею Церковью. И подобно тому, как в этот день человеку даны были во владение все животные, гады и птицы, так и Христу в этот век даны были под начало все народы и племена, дабы все покорились Ему, и те, кто предается похотям, как животные, и те, кто ослеплен земным любопытством, как змеи, и те, кто возносится в своей гордыне, как птицы. И подобно тому, как в этот день человек питался от плодов земных, а животные вместе с ним питались растениями, плодами земными и травами, так и в шестой век мира духовный человек, как добрый эконом Иисуса Христа, питается Священным Писанием и Законом Божиим...

Да не застанет нас вечер века сего! Ибо о нем сказал Господь: «Сын Человеческий, придя, найдет ли веру на земле?»

Комментарий на Бытие, 1.1 (P.L. 50, 903-904)

46. Макарий Египетский. Вечерняя молитва

Боже, пришедший при скончании века ради спасения нашего, Адама из рая изгнавый на исходе дня, и на исходя дня в наследии его восстановивый, смилуйся надо мною ради креста Твоего, яко близится конец дней моих, яко вечерний грядет ми час¹⁰⁴⁵...

47. Ньюман. Католическая полнота

Вот с чем соглашаются повсюду: в языческих религиях и философии, можно найти большую часть того, что в общем принимается за христианскую истину, в зачаточном ли состоянии или в каких ее аспектах. Так учение о Троице существует и на Востоке и на Западе, как и церемония омовений и ритуал жертвы. Учение о Логосе платонического происхождения, учение о Царстве Божием — иудейского; учение об ангелах и бесах берет свое начало у магов, а связь греха с телом — у гностиков; идея целибата была известна уже бонзам и талапойнам; идею священной иерархии мы находим в Египте, идею нового рождения — в Китае и Элевсине; вера в действенность таинств принадлежит пифагорейству, почитание мертвых — политеизму¹⁰⁴⁶. Такова в общих чертах фактическая сторона дела, которая предстает перед нами. Милман делает отсюда вывод: «Все это встречается у язычников, стало быть, не принадлежит христианству». Мы же, напротив предпочли бы сказать: «Все это принадлежит христианству, стало быть, ничего из этого не принадлежит язычеству»¹⁰⁴⁷. Мы охотно утверждаем это, ибо полагаем, опираясь на Писание, что Тот, Кто учредил нравственный мир, рассеял семена истины по всему лицу земли, но семена эти повсюду проросли по-разному. Как это бывает, в пустыне из семян этих выросли растения, может быть, дикие, но живые; так и низшие животные, хотя и лишены души, отмечены нематериальным началом, так человеческие философии и религии черпают свою жизнь в определенных истинных идеях, хотя сами по себе и не обладают божественным происхождением. Таков человек среди животных, такова Церковь среди мирских школ; и подобно тому, как Адам давал имена животным, его окружавшим, так и Церковь с начала бросала взгляды на все вокруг себя, отмечая и испытывая учения, ею найденные. Начала она с Халдеи, затем побыла у хананеев, она спустилась в Египет, она перешла оттуда в Аравию, пока не закрепилась на собственной земле. Затем она встретила купцов Тира, мудрость Востока, она обошла философские школы Греции. И всюду, где она шла, преследуемая или торжествующая, она всегда была духом живым, духом и словом Всевышнего, «сидящая среди учителей, слушающая их и спрашивающая их», осваивала все верное из того, что они говорят, исправляла их заблуждения, заполняла их пробелы, завершала их начинания, развивала их догадки, а также постепенно расширяла размах и уточняла смысл их поучений. Принимая их верования без всяких колебаний, вызываемых их сходством с богословием, для нас чуждым, мы не побоимся и заявить, что то особое средство, коим Провидение привело нас к познанию Бога, как раз и заключалось в том, чтобы позволить Церкви извлекать и собирать его отовсюду.

Что же касается границ применения этого метода, то это вопрос исторический, и мы полагаем, что проблема была уже сильно преувеличена и извращена теми, кто как Мильман, думали, что его существование служило доводом против католического учения. Но у нас a priori так мало трудностей на этот счет, что мы легко можем согласиться с ними (лишь бы это был вопрос факта, а не теории), что Валаам был восточный мудрец, что Сивилла имела наитие свыше, или что Соломон был обучен сыном Могола или также, что Моисей был учеником египетских иерофантов.

Равным образом не смутит нас известие, что учение о небесном воинстве происходит из Вавилона, ведь мы знаем, что воинство это распевало гимны в Рождественскую ночь; или же, что понятие о По среднике имеется у Филона, если Иисус поистине умер за нас на Голгофе.

Ничуть не побоимся мы допустить, что даже и по пришествии своем Церковь стала как бы домом сокровищ, где распределяются древние и новые богатства и где идет переплавка для очищения золота новых вкладчиков, и что еще глубже она запечатлевает и на собственном золоте, сообразуясь и с нуждами времени, образ ее Учителя.

Различие двух этих теорий весьма значительно. Оно бросается в глаза.

Поборники одной из них считают Откровение однократным актом, полным и обособленным, или почти таковым, забросившим в мир некую весть. Мы же, напротив, веруем, что урок Божий проникал к нам в действительности, по аналогии с природой «в различных эпохах и различными путями», что он варьировался, усложнялся, развивался и дополнял сам себя. Мы веруем, что костяк христианского учения, подобно костяку человеческого тела, появлялся на свет «ужасным и полным чудес».

Противники наши думают, что он состоит из определенного набора доктрин или принципов, провозглашенных в один момент во всей полноте, без постепенного расширения до пришествия Христова, без постепенного прояснения после него. Они отвергают и все то, что находят у фарисеев или язычников. Мы же видим в Церкви жезл Ааронов, пожирающий змей чародейский. Они постоянно рыщут в поисках какой-то первоначальной и мифической простоты; мы же покоимся в полноте католической¹⁰⁴⁸.

Critical an Historical Essays. 12: Milman's Christianity (1871. t.2. p.231-234. Отрывок, переведенный Жаном Гиттоном в La philosophic de Newman essai sur 1'idee de developpement. 1933. p.51-54)¹⁰⁴⁹.

48. Святой Петр Дамиани. Церковь и мы

Благодаря союзу взаимной любви Церковь Христова обладает столь крепкой сплоченностью, что она едина во множестве своих членов и таинственным образом целиком присутствует в каждом. Поэтому по праву вселенскую Церковь представляют единственной Супругой Христовой и веруют в то, что каждая душа в каком-то смысле силою непостижимого таинства несет в себе Церковь во всей ее полноте. Ибо благоуханием всей Церкви, сокровенно явленной, пророчески дышал Исаак, когда говорил только лишь о сыне своем: «Вот запах от сына моего, как запах от поля (полного), которое благословил Господь». И та задолжавшая женщина, которой Елисей приказал наполнить множество сосудом небольшим количеством елея, продолжавшим течь, пока все они не заполнились доверху, также, несомненно, была изображением этой Церкви.

Вглядитесь внимательно в долины Писания: нередко на них можно встретить мужчину ли, женщину, изображающих собою Церковь. Она представляется многообразной по причине великого числа народов, но при этом она единственна и проста, объединена как бы тайною одной веры и одним божественным возрождением; и хотя бы семь женщин получили лишь одного мужа, о ней говорят как о единственной женщине и единственной деве, невесте небесного Супруга. Именно ее подразумевает Апостол, когда говорит: «Я обручил вас единому супругу, чтобы предоставить Христу чистою девою».

Вывод очевиден: поскольку вся Церковь обозначена в личности одного, поскольку она есть единственная дева, то, будучи единой, во всех и всею в каждом¹⁰⁵⁰, она однородна во множестве своих членов благодаря единству веры, и в каждом из них умножает благодать на разнообразие харизм, любовью скрепленных воедино. Все это так, ибо проистекает из Единого.

Сколь бы разнообразна ни была святая Церковь во множестве личностей, в не меньшей мере она, переправленная огнем Духа Святого, слита воедино, и если она кажется разделенной в пространстве, то без всякого ущерба для внутреннего единства таинства. «Потому что любовь Божия излилась в сердца наши Духом Святым, данным нам». Несомненно, именно этот Дух, единый и многообразный в одно и то же время, единый в величии своей сущности, многообразный в различных дарах благодати, делает Церковь, исполненную Им, единой в своем вселенском размахе и целостной во всех ее частях¹⁰⁵¹. Тайна этого невидимого единства¹⁰⁵² — Слово, ее раскрывающее; так, обращаясь к Отцу, Христос говорит об учениках Своих: «Не о них же только молю, но и о верующих в Меня по слову их, так и они да будут в Нас едино, — да уверует мир, что Ты послал Меня. И славу, которую Ты дал Мне, Я дал им: да будут едино, как мы едино».

Если же те, кто веруют во Христа, едины, то там, где для плотских очей предстает лишь обособленная часть, силою непостижимого таинства присутствует все тело целиком. И все, что относится ко всему, соответствует некоторым образом части. И то, что поет Церковь в собрании, то неудивительно повторять одному для себя; точно так же, как все, в чем по праву выражает себя душа обособленного верующего, вполне может повторить и толпа. Собранные на общем богослужении, мы говорим справедливо: «Приклони, Господи, ухо Твое и услышь меня, ибо я беден и нищ; сохрани душу мою, ибо я благоговею пред Тобою», и нет ни малейшей трудности, когда каждый из нас говорит от себя: «Пойте Господу, живущему на Сионе, возвещайте между народами дела Его». И нет ничего неуместного, чтобы сказать всем вместе: «Благословлю Господа во всякое время, хвала Ему всегда на устах моих», и в одиночестве мы часто говорим во множественном числе: «Восславим Господа, воспоем имя Его!» и много подобных слов. Одиноко молящийся может сказать «мы», и толпа — «я», и силою Духа Святого, присутствующего во всякой душе и все наполняющего, и множественное единство.

И потому что же странного в том, что любой священник, как только он становится частью церковного тела, может исполнять роль Церкви, что принимает и дарует спасение с такими словами: «Господь с вами», тотчас получая в ответ: «И со духом твоим». Что же удивительного в том, что один испрашивает и дает благословение? В силу таинства внутреннего единства Церкви не пребывает ли она целиком там, где есть хотя бы один человек, исповедующий единую веру и братское благочестие¹⁰⁵³? Там, где есть оно, там единство веры не допускает более одиночества в душе, как и разделения между многими. И оттого вовсе неважно, что один голос поет то, что подобает петь собранию и, наоборот, с одного конца до другого выражает себя одна и та же вера? Вся Церковь целиком, как уже говорил я, есть, несомненно, одно тело. Сам Апостол укрепляет нас в этом...

И если же Церковь вся целиком есть единственное Тело Христово, а мы — члены этой Церкви, то что может воспрепятствовать тому, чтобы от Церкви как тела нашего каждый из нас, подлинно единых с нею, принимал бы слова ее как свои? Хотя и много нас, мы едины во Христе, каждый из нас обладает в Нем всем достоянием

нашим и вот почему, оставаясь далеким от Церкви телесно, мы всегда пребываем вблизи нее в силу неповрежденного таинства единства. И то, что совершается всеми, совершается и каждым, присущее единственному или немногим в не меньшей мере есть и общее для всех благодаря нерушимости веры и любви. И потому весь народ по праву может воскликнуть: «Смилуйся надо мной, Господи, смилуйся надо мной!» — или также: «Помоги мне, Боже, поспеши на помощь мне!», один человек же вправе произнести: «Да смилуется над нами Господь, да благословит Он нас!» На необходимость этого общения во Христе указывали нам святые Отцы наши, которые пожелали, чтобы мы были несокрушимо убеждены в нем и потому включили его в символ нашей католической веры, и наказали нам почаще повторять его среди основ веры христианской. Ибо сказав: «Верую в Духа Святого, во святую Церковь», мы тотчас добавляем: «в общение святых», дабы в самом акте, коим мы засвидетельствуем перед Богом о вере нашей, присутствовало свидетельство нашей веры в общение святых в единстве веры, что верующие в единого Бога, возрожденные единственным крещением, укрепленные единым Духом Святым, они благодатью усыновления принимаются в лоно единственной жизни.

Подобно тому, как человек по-гречески называется микрокосмом, т.е. малым миром, ибо материальная сущность его состоит из четырех элементов вселенной, так и каждый из верных предстает как бы малою Церковью, когда в тайне сокрытого единства человек воспринимает таинства человеческого искупления, что были дарованы самой вселенской Церкви. И коль скоро мы не сомневаемся в том, что один человек принимает таинства, общие для всей Церкви, то что же препятствует тому, чтобы он произносил и слова, общие со всей Церковью, памятуя о том, что таинства куда важнее слов?

Liber que appellatur Dominus vobiscum, гл. 5 и 6 et 10 (P.L. 145, 235-236 et 239-240)

49. Святой Бернард. Порядок в любви

«Он утвердил меня в любви». Это слово раскрылось тогда, когда «Он поставил одних Апостолами, других пророками, иных Евангелистами, иных пастырями и учителями к совершению святых...» И потому любви подобает связывать их вместе и гармонично располагать в единстве Тела Христова: что никак не может исполниться, если не упорядочена сама любовь. Ибо если каждый будет следовать лишь собственному разумению и делать то, что ему хочется, без спросу и разуму, и более, если никто не будет довольствоваться назначенной ему ролью, но все захотят заниматься всем по своему желанию, делая без толку дела других, то это, разумеется, не будет единством, но бессмысленной мешаниной.

Пусть Господь Иисус утвердит хоть немного меня в любви, которую Он даровал мне, дабы все, что принадлежит Ему, так врезалось в мое сердце, что до всякой вещи я занялся бы тою, что среди всех прочих Он предназначил именно для меня, но преимущество, данное этой части, пусть не помешает мне остановиться с великим внутренним интересом на многих других задачах, что не касаются меня лично в силу моей роли. Ибо не всегда дело, коим следует заняться, есть и самое любимое. Часто бывает так, что дело, требующее первоочередных задач, само по себе менее важно, чем то, к чему впоследствии мы не должны проявить самого большого интереса.

Слово 49 на Пенею Песней, n. 5 et 6 (P.L. 183, 1018-1019)

|< в начало	<< назад	к содержанию	вперед >>	в конец >|